Игорь Растеряев: «Я не люблю, когда меня идеализируют»

Выксунская епархия - июнь, 2013 г.

 

31 мая в Доме культуры города Павлово выступил известный автор-исполнитель Игорь Растеряев, чьи песни давно полюбила думающая часть наших соотечественников. И как показал концерт, таких людей в Павлове оказалось много. Причем, как всегда на концертах Растеряева, публика удивила своим разнообразием – от маленьких детей и православных бабушек в платочках до брутальных мужских компаний, пришедших, как казалось, выразить уважение своему авторитету. Но именно эти брутальные мужчины поразили во время концерта, когда, не сговариваясь, встали в финале «Георгиевской ленточки» (песни о блокадном Ленинграде и оставшихся до сих пор не захороненными в ленинградских лесах солдатах Великой войны) и долго аплодировали артисту стоя. Впрочем, поразили и дети, и бабушки – знанием растеряевских песен, которые они распевали вместе с автором.

Для тех, кто раньше не был знаком с творчеством Игоря Растеряева, концерт оказался настоящим открытием. «В следующий раз приведу маму, сына, брата…» – говорили они, почему-то будучи уверенными, что артист обязательно приедет в Павлово еще раз. «Наконец-то нашелся кто-то, кто спел о народе и для народа», – радовались интеллигенты в третьем поколении. А знакомая жена священника поразила восторгами в адрес песни «Ростов», посвященной «ростовским пацанам», которые спасают Россию от гей-парадов, международных валютных кредиторов и вообще всех врагов в мире…

Как-то знакомый журналист-культурщик, рассуждая о феномене Растеряева, сказал: «Как ему удается быть таким хорошим?» – и в этом вопросе мне тогда показалось слишком много пафоса. Но на концерте в Павлове, когда публика буквально накрыла артиста «девятым валом» любви, а потом часа два стояла непроницаемой стеной за автографом, вдруг пронзила мысль: его песни, помимо того что на редкость мелодичны, посылают слушателям четкий сигнал о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Мы побеседовали с «хорошим» Игорем Растеряевым о жизни и творчестве.

– Игорь, каким ветром вас занесло в Павлово? Притом что вас можно назвать певцом провинциальной России, все-таки в провинциальных районных городках вы выступаете редко.

– В Павлово меня позвали местные энтузиасты, у которых возникла идея организовать здесь мое выступление. Я взял и приехал. Хотя, действительно, в райцентрах выступаю редко. До этого были Георгиевск в Ставропольском крае, Айхал в Якутии – маленькие городки, и вот сейчас Павлово.

– Выступая в разных городах страны почти три года и общаясь с огромным количеством разных людей, приобрели ли вы какой-то новый опыт, узнали что-то новое о себе, о людях?

– Знаете, люди везде, в общем-то, одинаковые. Тем более что я приезжаю всегда практически с одной целью – выступить с концертом. Соответственно, и окружают меня люди, которым это нравится, то есть похожие этим друг на друга.

– Проезжая страну с запада на восток и с севера на юг, чувствуете ли вы то безграничье, о котором поете в своей песне «Ермак»: «У России нет никаких границ, у России есть только горизонт»?

– Ну, если бы я шел по России-матушке пешком да с посохом – иду-иду, а края-то все нет, – может быть, прочувствовал бы это. А так я прилетел в город, дал там концерт и уехал обратно домой – жить своей жизнью. Зачастую не успевая и город толком увидеть-ощутить. Самолеты – они ведь все сокращают.

– А вы хотя бы прочувствовали, что вытащили гармошку из такой фольклорно-попсовой ниши, где она находилась десятилетиями в нашей стране, и что благодаря вам многие отроки и юноши перестали стыдиться осваивать этот инструмент?

– Да, в советские годы более предвзято относились, пожалуй, только к балалайке. Но я же не специально занялся гармошкой, просто получилось так, что она оказалась рядом со мной в какой-то момент жизни. Я совершенно не испытывал никаких идеалистических чувств по отношению к гармошке. Если бы рядом оказалась, например, валторна и мне понравилось бы на ней играть, я бы, наверное, это и сделал. Но я понимаю, о чем вы говорите.

– Вас, наверное, приглашают на разные фольклорные фестивали и концерты?

– Это да. Приглашают не только гармонисты, но, например, трезвенники России, очень они меня любят. Зовут также на языческие мероприятия и православные, кулачные бои, фестивали народной музыки типа «Ярило-солнышко», «Копье Пересвета» и т.д.

– А вы отказываетесь?

– Да, в силу того, что нет времени. Мне хватает трех-четырех концертов в месяц, которые я даю.

– Но, может быть, какие-то культурные сообщества вас наиболее сильно притягивают? Куда вообще душа стремится? И где мечтаете побывать?

– Сам я не очень склонен активно становиться под чьи-либо знамена, хотя ко многим сообществам отношусь если не с симпатией, то с пониманием. А побывать бы я хотел… Да вот море теплое мне интересно – чтоб тепло было и пальма росла. А еще интересно было бы съездить в Лерикский район Азербайджана – в высокогорные селения, где долгожители до 169 лет живут. Просто посмотреть воочию, где они там жили, что пили, чем питались и какой ландшафт наблюдали – в общем, понять место их обитания. Север, опять же, очень мне интересен – тундра, арктическое побережье, Якутия, Алтай… Да везде хорошо и интересно, особенно там, где змей нет.

– Вышел у вас недавно клип на новую песню «Ермак». Думается, что представители силовых ведомств и спецслужб должны были бы как-то отреагировать на это событие, – все-таки вы стимулируете в этой песне завоевательные инстинкты и имперские амбиции соотечественников?

– Да что вы, кому это надо! Им и без меня хорошо живется. Я не склонен свою значимость как-то превозносить, думать, что вот я нарисовал мультик, и это вызовет какие-то серьезные подвижки…

– Зря вы так. Думаю, тот факт, что клип показали на НТВ, причем представил его один из адептов русской националистической элиты Егор Холмогоров, говорит о том, что песню слушают в разных слоях общества…

– Я просто не люблю идеализации себя, лишнего шума. Песня на самом деле очень личная, написана про личный опыт установки креста на моем личном хуторе. Более того, несмотря ни на что, это узко-этническая казачья песня, песня потомка геноцированного, выбитого народа. Хотя она многими воспринимается как общенациональная русская.

– Можно было бы с вами согласиться, если бы казаки были, скажем, как крымские татары или поволжские. Но казаки создавали Россию, были в ее истории пять столетий из десяти и составляли немалую часть населения, поэтому для многих казачья история – это русская история. И я уверена, что вторая часть «Ермака», которая поется и по содержанию гораздо мажорнее первой, станет строевой в армии и уж точно народной.

– Для меня на самом деле важнее первая часть, чем вторая. Во второй идет некий сброс наболевших чувств, где я как бы от безвыходности, махнув рукой, пытаюсь представить, а что бы было, если бы… Главная боль – в первой части, в стихе, когда ты приходишь на место родового хутора, ставишь крест и понимаешь, что уже ничего не вернуть. И во второй части как-то пытаешься успокоиться…

– А если бы сейчас вдруг явился Ермак или кто-то такой же по масштабу и объявил поход, вы с шашкой-то умеете управляться?

– Нет, плохо, и уж тем более в две руки… И на лошади езжу плохо.

– То есть в поход пошли бы, как в клипе, с гармошкой?

– Да. Или архивариусом. Думаю, что по уровню грамотности я бы превосходил всех солдат Ермака – по крайней мере, умею писать, читать. Если бы они взяли меня с собой в поход, то не за владение шашкой, а за другое…

– Игорь, прошу прощения, но в другой вашей песне «Веселей», тоже, как вы считаете, узко-этнической, есть некая несправедливость по отношению к тем русским людям, которые не хотели уезжать из России в Гражданскую войну и думали, что покидают ее ненадолго, временно отступая. А потом всю жизнь жили одной мыслью – вернуться на Родину, и жизнь их за границей была очень несчастной.

– Знаете, я, когда пишу песню, не думаю о том, кого она может обидеть. Я писал про своих родственников, один из которых уехал в Париж, там женился на француженке и в принципе хорошо устроился: у него там была усадьба, через которую текла река, и он брал какие-то деньги с тех, кто ловил рыбу в этой реке. В 60-е годы он приехал во Фролово, на Дон, и местное КГБ сильно напряглось по поводу приезда белоэмигранта. Второй родственник отказался ехать во Францию, хотя я думаю, что не по идеологическим причинам. Он расценил, что может уцелеть на Родине, видимо, он был простым казаком. А тот, кто уехал, знал, что его убьют, потому что служил адъютантом у какого-то белоказачьего генерала. Моя песня – это разговор двух людей, их жизненный выбор. Любая война – это трагедия, здесь нет правых и не правых, человек в ней – заложник обстоятельств, фатальной истории, которая с ним случилась. Конечно, в песне есть пафос любви к Родине, но я думаю, что многие действительно оставались здесь из-за этой любви – любви вопреки. Для них это было по велению сердца. Опять же, песня – про мою семейную историю. Я всегда пишу о том, что знаю сам, «про наших», условно говоря. А как это ложится, или не ложится, на более широкие круги восприятия, я не думаю.

– То есть если бы вы оказались адъютантом, то…

– Не знаю. Я против теоретических рассуждений, это, опять же, идеализация. Для интервью я могу сказать, что я так люблю Родину, Глинище, чабрец, вольную степь, что, даже если меня поставили бы к стенке, я бы, конечно, не уехал. Также я мог бы очернить себя, сказав, что жизнь дороже и я, конечно же, уехал бы. Но реально я не знаю, как бы поступил, это праздные рассуждения. А в песне я выразил свою позицию, свою симпатию.

– Не собираетесь ли вы записать альбом казачьих песен, имея во многом уникальный, неизвестный широкому слушателю материал?

– Нет, не собираюсь. Во-первых, таких альбомов и исполнителей очень много, во-вторых, казачья песня – а она либо походная, либо застольная – в основном исполняется не одним человеком, а в естественной среде сразу несколькими собравшимися, из которых особую ценность представляют те, кто умеет хорошо дишканить (то есть держать довольно высокие ноты). Гораздо целесообразнее включать эти песни в концерты или иные формы творчества, какие, я надеюсь, даст Бог, еще будут. И вот там, будучи к месту, казачья песня найдет наиболее правильное применение.

– В вашей жизни, как в жизни любого человека, были периоды упадка и успеха. Как, на ваш взгляд, во время \\\"черной полосы\\\" не перешагнуть грань отчаяния, сохранить внутренний стержень и вновь обрести радость жизни?

– Только в надежде на Бога. В попытке вопреки всему заставлять себя понять, что все под контролем и идет по правильной колее. Ну, я себя иногда еще полем представлял или травою (чисто генетические степные приколы, видимо), что как будто проблемы идут в виде ветра, а я не дубом стою – я травой податливо пригибаюсь, чтоб обратно встать. Какая-то мудрость в этом есть, мне кажется: тут и смирение, и воля – сугубо что-то христианское, на мой взгляд. Образно говоря, наша сила в нашей слабости.

Беседовала Светлана Высоцкая