Игорь Растеряев: «В людях ценю незапарность»

Журнал "НаслЪдник", № 44, тема "Праздник", рубрика "Культура", июнь, 2012

Последний мартовский вечер. Перед одним из московских клубов выстроилась внушительная очередь. Сырая погода никак не влияет на настроение людей. Слышится смех. Вдоль очереди ходит парень и спрашивает, нет ли у кого лишнего билета. Сегодня здесь играет Игорь Растеряев, поэтому лишних билетов нет ни у кого. Игорь, в 2010 году покоривший Рунет звонкими переливами гармони, понятными и близкими людям песнями и, конечно, личным обаянием, вышел далеко за его пределы. Перед концертом нам удалось побеседовать с музыкантом.

– Игорь, почему именно гармонь?
 

– Потому что она оказалась рядом. Изначально была гитара. В институте появилась гармошка и постепенно стала вытеснять гитару.

ДАЛЕЕ...

– Как к твоей деятельности относятся соседи?
 

– Отлично. Соседи у нас закаленные со школьных времен, когда я слушал музыку на усилителе «Форманта-150», так что сейчас гармошка для них – это нормально.

– Есть ли люди, которые категорически не принимают того, что ты делаешь?
 

– НАТОвские провокаторы? Кондолиза Райс? (смеется) Нет, редко с такими сталкиваюсь.

– Любители твоего творчества называют тебя новым Есениным. Как ты к этому относишься?
 

– Никак не отношусь. Себя я так не называл. Вообще, я очень стесняюсь всяческих сравнений с великими поэтами, для меня это неприемлемо и даже странно.

– А кто тебе близок из писателей?
 

– Близки Виктор Петрович Астафьев, Василий Макарович Шукшин, Сергей Донатович Довлатов, Антон Павлович Чехов, Варлам Тихонович Шаламов – такие товарищи, в основном.

– По Интернету ходил ролик, в котором русские солдаты плясали вприсядку, а американские – что-то из брейк-данса. Но почему так сложилось, что пришедшее к нам из другой страны стало среди людей популярнее?
 

– Почему так активно перенимают? Не знаю, я брейк-данс не танцую (смеется). А вообще, это очень похоже на какой-то НАТОвский заговор по развалу нашей прекрасной Родины. Ведь что показывают и показывали в последнее время по телевизору? Далеко не «присядку».

Сейчас люди сами выбирают, что им смотреть, к чему стремиться. Так что кого-то заставить насильно танцевать вприсядку в двадцать первом веке, я думаю, маловероятно. Да и к тому же, кто сказал, что русские люди всегда танцевали именно таким образом? Это просто уже некое клише. Также как и то, что русские всегда ходили в валенках. Валенки, по-моему, – это вообще не русская обувь, а степная. Как правило, их носили люди, державшие много овец, а значит, жившие в степи. Только к девятнадцатому веку валенки стали распространенным видом обуви, а до этого на Руси были лапти, онучи. Также и насчет «присядки». Просто у нас есть некий штампованный образок, что русские – это такие ребята с окладистыми бородами, что-то еще в этом роде… Однако, как и чем они обменивались с теми же степными народами, что перенимали, как сами влияли, я думаю, сейчас мы плохо представляем.

Да и смысл не в «присядке», а в воспитании. Ведь когда из-за границы приезжаешь, сразу чувствуется, что они – это они, а мы – это мы. Дело в ценностях, способности мыслить. У нас абсолютно консервативное общество. Да, я считаю, что у нас прекрасно обстоит дело с нравственностью. Конечно, имеются какие-то внешние проявления распущенности, но, я думаю, это только внешнее. По моим наблюдениям, внутренняя консервативность сохраняется.

– В чем это проявляется?

– Это видно даже по способу знакомиться в Интернете. Можно сколько угодно и с кем угодно знакомиться, но при этом у любого мальчика или девочки будет больше доверия, если в реальности знакомство происходит через друзей, знакомых. Сохраняются семейные ценности, в любой форме, но сохраняются. Я думаю, сейчас не всякий легко совершит «поход налево», во всяком случае, не чаще, чем это было в восемнадцатом веке, который сегодня все любят нахваливать. Мне кажется, на сегодняшний день соотношение нравственных и ненравственных людей приблизительно одинаково. Несмотря на всю негативную работу телевидения и всего остального. Внешние факторы присутствуют на уровне подражания. Но сам глубинный вектор народа пострадал меньше, чем кажется на первый взгляд.

– Что ты думаешь о заимствовании праздников? Например, модный в последнее время Хэллоуин, день святого Валентина…

– Лично я их не отмечаю. Не воспринимаю их как праздники. В силу воспитания ни Хэллоуин, ни день святого Валентина не вызывают трепетных ощущений. Но вообще же ведь всегда происходил обмен культурами, и из того, что мы имеем на сегодняшний день, далеко не всё относится к русской культуре. Очень много пришло с того же Запада. Раньше когда Новый год отмечался? Первого сентября. А кто его перенес на тридцать первое декабря? Товарищ Петр Первый. Откуда он это взял? И ничего, нормально.

– А что и как нужно делать, чтобы наши праздники приобретали такое же значение в других странах?

– Сложный вопрос, почему одни страны активно воздействуют на другие, а те, в свою очередь, воздействуют не так активно. Но что касается России... может, потому что все товары идут с Запада, а вместе с товарами уже перенимаются какие-то культурные ценности. Что идет от нас? Одно сырье. Как в девятом веке: лес, пенька, шкуры, рыба, соль. Сейчас еще нефть, газ прибавились. Кто мы для них? Сырьевой придаток. Мы все трясемся, что про нас думают. Но там о России ни слова не говорится. Там всего лишь: «Россия? Это где газ?» Просто «газовая горелка» для них. А что есть еще какие-то праздники, культура…

– Что такое для тебя настоящий праздник?

– Лично у меня внутри есть ощущения от трех праздников. Это Новый год, Пасха и 9 Мая.

Даже день рождения не является для меня таким праздником. Наверно, потому что всегда он проходил, во-первых, в Раковке, десятого августа, на речке Медведице, во-вторых, не было как таковых подарков, потому что, в основном, приезжали друзья – деревенские пацаны, трактористы, механизаторы.

Думаю, для русских людей, для нашей культуры вообще важны внешние признаки праздника, его нарядность. Не какой-нибудь День цементника, который просто в календаре отмечен, а именно то, что можно увидеть, потрогать, съесть. На 9 Мая, например, это песни, фильмы, за этим стоит культурное наследие. У Пасхи есть свои символы: крашеные яйца, куличи, ночные походы вокруг храма. Есть внешняя атрибутика праздника. Также как у Нового года – ёлка.

– Какие у тебя есть детские воспоминания, связанные с каким-либо праздником?

– На Пасху мы ехали в метро к прабабушке, у меня началось сильное носовое кровотечение, и мне прямо на станции «Гражданский проспект» останавливали кровь, и врач мне говорил: «Терпи, казак, – атаманом будешь!» – а я лежал и думал: «Откуда он знает, что я – казак?» А потом приехали к прабабушке и начали крашеными яйцами биться.

– Как относятся друзья по Питеру и друзья по хутору к твоей популярности? Есть какие-то отличия в отношении?

– Люди одинаковые везде. Что в деревне, что в городе. Конечно, внешние отличия есть, на бытовом уровне. Может, в деревне люди проще. Наверное, в силу меньшей информационной загрузки. Они живут в своем мире. У них нет лишней информации. Всё вокруг для них понятно, привычно. Новости черпают из телевизора, а в жизни всё идет ровно: дом, работа. Но в деревне зато за всем обычным умеют наблюдать. То же самое как если дать журнал «Наследник» человеку, живущему в городе, то он его просмотрит, пролистает, конечно, почитает что-то. Но если дать тот же журнал человеку, живущему где-нибудь в тайге, то он изучит его полностью и постигнет всё, что было в этот журнал заложено. Так же и в деревне. Там люди более наблюдательны, многое подмечают.

– У тебя теперь увеличилось чувство ответственности за свои действия?

– Конечно. Правда, проявляется это, в основном, в интервью. Или когда начинаешь публично говорить, то всё-таки думаешь о том, что говоришь. Просто от знания того, что все слова будут как-то оценены, просмотрены, прослушаны. И это естественно, на мой взгляд. Ведь если тебе дают какую-то трибуну, дают чем-то порулить, вниманием читателей, например, то должна быть и ответственность, а иначе просто глупость будет.

– В твоих песнях расставлены четкие акценты, что хорошо, что плохо. Например, в песне «Ромашки» говорится, что пить – плохо. В жизни ты такой же принципиальный?

– А кто сказал, что пить – хорошо? Сам я не пью уже десять лет. Хотя чем старше становлюсь, тем с большей осторожностью отношусь к различного рода принципиальности и категоричности. Потому что человек слаб. И если он о чем-то категорично заявляет, возможно, в нем говорит гордыня. А ведь человек может с любой колеи свернуть, поэтому важно Божье присутствие в жизни человека.

– Что ценишь в людях?

– Легкость на подъем, незапарность. Очень не люблю обидчивых людей. Ценю веселость, некий кураж и способность к неожиданным действиям, непросчетливость.

– Чем сам объясняешь свой успех?

– Наверное, это Божий промысел.

– Как смотришь на то, что многие музыканты с самого детства учатся, работают, но признание получают не всегда, а к тебе успех чуть ли не сам в руки пришел?

– Нужно понимать, что я тоже не первый день этим занимаюсь. Сам как раз с шести лет уже пел в Раковке. Сначала для бабушек своих, потом для друзей. Пел по несколько часов в день. Под гитару, потом под гармошку. Постепенно начал рисовать, писать рассказы. Писал о жизни в Раковке, о людях. Мой друг учился в Германии в полиграфическом институте и выпустил как дипломный проект книгу с моими рисунками и рассказами о комбайнерах, жителях Раковки. Одновременно с книгой я начал писать песни, так и развивался всё это время. Занимался тем, что было мне близко. Просто в какой-то момент благодаря Интернету это стало известно не только маленькому кругу моих друзей и знакомых, но и окружающим. Ничего нового ведь не произошло, просто мое творчество приобрело известность. На момент прихода популярности к песне «Комбайнеры» ей было уже два года, старая песня. Просто никто не думал, что это что-то необычное, что концерт в Москве нужно давать по этому поводу.

– А что касается твоего хутора – не хочется туда переехать?

– Зачем? Я туда и так езжу несколько раз в год, там хорошо отдыхать. Профессия же у меня театральная, городская. Если переезжать на хутор, то нужно уходить из театра. А я уходить не хочу, потому что мне в театре нравится. К тому же, я люблю Питер, но одновременно люблю ездить в Раковку. Мне нравится находиться между этими двумя местами. Я всю жизнь так жил. Прекрасно, когда происходит такая смена обстановки.

– Сейчас многие уезжают из России за границу, кто – насовсем, кто – работать на длительное время. Как ты к этому относишься?

– Это выбор каждого. Я сам не собираюсь за границу. При этом не думаю, что стоит осуждать тех, кто уехал. У меня есть про это песня «Веселей». Песня-диалог. Там нет ни хороших, ни плохих. Всегда интересно проанализировать действия людей, а не просто вешать на них ярлыки. Лично я за границу уезжать не хочу. Да и кому я там нужен, что буду делать? Если б умел гайки крутить на БМВ, то понятно, можно было бы ехать работать.

– Каким ты видишь будущее России?

– Вижу позитивно. Россия – великая страна с великой историей. Думаю, в какой-то момент сработает непредсказуемая, непросчитываемая фишка. Произойдет что-то не поддающееся логике, и мы возродимся, аки птица Феникс из пепла, назло всем нашим неприятелям.

Яна Сергеева